Ларе-и-т`аэ - Раткевич Элеонора Генриховна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Эльф на ходу подбросил ожерелье левой рукой, поймал его и привесил к поясу. Лиловые камни сверкнули в полете искрометной улыбкой, и Шеррин помимо воли почти улыбнулась им в ответ. Почти. Она бы непременно, обязательно ответила на их улыбку своей – если бы помнила, как зовут идущего рядом эльфа. Шеррин не могла вспомнить его имени, и это отчего-то мешало ей улыбнуться.
Внезапно эльф остановился, развернулся к Шеррин лицом и левой – свободной – рукой крепко сжал ее запястье.
– Не бойтесь, – произнес эльф очень тихо и очень серьезно. – Не надо. Они вас больше не обидят.
«Если бы!» – едва не выкрикнула Шеррин. Одно счастье, что комок в горле не стал потакать ее мгновенной слабости – так сдавил глотку, что едва не пресек и те жалкие остатки дыхания, что у нее еще были. Повезло. Иначе она бы наверняка завопила – и опозорилась перед эльфийским лучником вконец. Не обидят, как же! Да что ты в жизни понимаешь? В той сказке, из которой ты сбежал, они бы и помыслить обо мне без почтения впредь не осмелились – а здесь все совсем по-другому. Это сейчас они такие тихие да кроткие, стрелок – пока ты рядом. Пока от страха своего не опомнились толком. Ты погоди, вот они отдышатся, вот улучат момент, когда тебя вблизи не окажется… хотя зачем выбирать какой-то там момент? Не век при моей особе заезжему эльфу состоять, у него и свои дела найдутся… вот как он за свои дела примется, а еще того лучше – уедет… ведь уедет же он когда-нибудь, верно? Уедет… вот тогда-то они меня заживо и сожрут. В день по кусочку. Чтобы надолго хватило. А уж сегодняшний-то день мне наверняка припомнят. И я ничего не смогу сделать – потому что у меня нет выхода, стрелок. Меня не в пруду, меня в выгребной яме утопят… да я там уже тону – и, право, лучше бы мне было не выныривать на это краткое мгновение, лучше бы не видеть, никогда не видеть, как сияет солнце в ослепительно синем небе… потому что теперь мне будет стократ мучительней снова тонуть, захлебываться… вот почему холод не желает отпустить меня! Потому что у песни век недолог – пока не отзвучала… а когда замрет последний отзвук, снова начинается жизнь… и в этой жизни ты ничего не понимаешь, Эннеари. Ничего.
Стоило Шеррин заговорить с эльфом хотя бы мысленно, как его имя вспомнилось само собой, без малейших усилий с ее стороны. В любую другую минуту Шеррин бы этому обрадовалась – как и звучанию эльфийского имени, а заодно и тому, что оно удивительно пристало ясноглазому стрелку. Это имя льнуло к нему, как сияние росы к луговой траве.
В любую другую минуту Шеррин улыбнулась бы такому неожиданному сравнению. Но не теперь. Теперь она ему даже не удивилась.
– Нет, – бесцветным голосом ответила она. – Вы… вы просто не понимаете…
Кого Шеррин имела в виду, говоря «вы» – одного ли Эннеари или всех эльфов разом – сказать трудно. Ей бы самой это нипочем не удалось.
– Наверное, – неожиданно покладисто согласился эльф. – Я не очень хорошо знаком с обычаями людей…
"Да при чем здесь обычаи – и тем более люди !"
– … так что я не все могу понять. Я и правда не понимаю – почему вы такая печальная?
Вздумай эльф неожиданно ударить Шеррин по лицу, ей и то бы не сделалось так больно. Так больно – и так гадко. Контраст между сказкой и жизнью был так мучителен, что, казалось, хуже и быть не может. Оказалось, может – и еще как! Действительность смеялась над ней куда более жестоко. Песня с одних уст слетела, а к другим ее вовек не прижмешь… и велика ли беда, что песня – не губы, а их дыхание, что твоих губ она не согреет, улетая от них прочь, расставаясь, покидая? Зато она согреет душу всякий раз, когда вспомнится даже ненароком… песню можно вспоминать… да, от песен и сказок подчас бывает больно, иной раз почти невыносимо – но эта боль смывает с сердца мертвечину, и оно бьется привольнее прежнего. До сих пор Шеррин думалось, что Эннеари протянул к ней руку именно из такой сказки… а теперь по всему выходило, что вовсе даже из жизни! Из той самой жизни, где не продохнуть от потных глаз и липких улыбочек. Из жизни, тасующей безмозглые тела, словно карты в колоде – и словно картам, им все равно, кому с кем лежать. Из жизни, тусклой от неизбежной, неизбывной пошлости флирта, утробных баритонов и слащавых тенорков, натренированно выводящих фистулой: «Краса-а-авица… ну почему-у вы такая печа-альная?»
– Эльфам так не нравятся печальные девушки? – резко осведомилась Шеррин.
– Эльфам нравятся всякие девушки, – безмятежно ответил Эннеари. – Веселые – потому что они так чудесно смеются. А печальные – потому что их так чудесно смешить.
Хотела бы я посмотреть на того, кому удастся меня рассмешить, мрачно подумала Шеррин.
– Да вот хотя бы, – беспечно улыбнулся Эннеари, – вы никогда не слышали, как эльф решил подарить слона дочке мельника?
О нет, мысленно взмолилась Шеррин, только не это! Только не анекдоты… сказочный лучник не должен вести себя, как пустоголовый придворный вертопрах, не должен ! Пожалуйста, ну пожалуйста…
– Нет… – прошептала она. – Нет…
– Это немного дурацкая история, – чуть смущенно признался эльф.
Ну так и есть!
– Честно говоря, ужасно дурацкая. Но почему-то очень смешная. Так вот, – Эннеари приумолк на долю мгновения. – Один эльф пришел на мельницу…
Шериин думала, что анекдотов на своем, пусть и недолгом, веку наслушалась предовольно. Всяких – от придворных до казарменных. Оказывается, не всяких. Ничего даже отдаленно похожего на эльфийские анекдоты, она отродясь не слышала, более того – вообразить себе не могла. Нет, что дареный слон всенепременно обсыплется мукой с ног до головы, она как раз догадалась. Но вот что учинила в ответ дочка мельника… а в особенности что сказал эльф, выбираясь из-под белого от муки слоновьего уха… и уж тем более что сказал слон…
Сначала Шеррин показалось, что она просто-напросто ослышалась. Потом она мысленно повторила последнюю фразу. А потом согнулась пополам от хохота.
Когда она распрямилась, на глазах ее от смеха выступили крупные слезы. Но они не мешали ей видеть Эннеари – совсем даже наоборот. Есть, наверное, что-то такое, что можно увидеть ясно только если распрямиться.
Нет, эльф был не сказочный, а самый что ни на есть настоящий. Сказка то и дело норовит расплыться туманом, а Эннеари ничуть не собирался испаряться. И облекало его не призрачное золото волшебных одеяний, а обыкновенная одежда, удобная и явно привычная. С узким потертым ремешком поверх темных волос, как это принято у лучников. С небрежно распахнутым воротом темно-зеленой рубашки – и как только эльфу не холодно? С широкими, выше локтя подобранными рукавами, ничуть не волшебными, настоящими… и руки тоже были настоящими – крепкие пальцы стрелка, узкие сильные запястья, сгиб локтя с едва заметным голубым росчерком вены…
Шеррин утерла слезы и перевела дыхание.
– Я же говорил, что это ужасно дурацкая история, – благовоспитанным тоном заметил эльф.
Шеррин снова рассмеялась. Эннеари улыбнулся ей в ответ и снова напустил на себя вид серьезный и невозмутимый.
– Но я могу рассказать что-нибудь другое, – предложил он. – Например, как эльф и гном решили разводить овец.
– А что, такое бывает? – Шеррин засмеялась опять. Нет, что ни говори, а эльфы умеют смешить девушек.
– Думаю, на самом деле все-таки нет, – сознался Эннеари. – Рассказать?
– Послушай, – неожиданно для самой себя промолвила Шеррин, даже не заметив, что обратилась к Эннеари на «ты». – Я тебя о другом спросить хочу… надеюсь, ты не собираешься показать мне, как прекрасен город Найлисс?
– Вот уж нет! – беспечно ухмыльнулся эльф. – Это не ко мне. Если хочешь, чтобы тебе показали Найлисс, я Лоайре попрошу. От меня в таком деле толку никакого. Если я вижу что-то прекрасное, я могу только восхищаться – так ведь это ты и сама умеешь. А Лоайре тебе такого понарасскажет про каждый камень – заслушаешься. Он ведь умница и в зодчестве разбирается получше гномов. Представляешь, – благоговейно добавил Эннеари, – он даже знает, что такое пилястры.
